Во вторник, в 8 утра, в -5, я заливаю стекла химией и начинаю заводить мотор. Матюги, уговоры, звонок домой (в понедельник звонить было некому), оставляю ключи, уезжаю на такси. Потому что утром модель автобус-трамвай-автобус никак не работает: тот автобус, что на пустырях, ходит 2 раза утром и 2 раза вечером, с интервалом в час. Ну а вечером уж демократичненько отбываю с пустырей в город. За этот день какими-то французскими матюгами и уговорами машину сдвигают с места и отволакивают в гараж. Поменяли свечи, еще что-то, еще что-то, причем гаражист не взяли денег даже за детали.
Среда, 8 утра. Минус пяти уже, наверное, не было, но -2 вполне было. Вдвоем заливаем стекла химией, машина мигом заводится. Я, правда, в сильнейшем гриппе, нужно бы дома посидеть, но врачей-то я ненавижу, уж лучше на службу, еду в соплях и лихорадке. Ой, а что это на стекле? Остатки влаги? Прохожусь дворниками, приглядывают: на ветровом стекле красуется первостатейная трещина, кривая, сантиметров 30 длиной. Отчего это случилось? Можно, конечно, вспомнить, что в эпицентре бедствия уже была царапина, с самой покупки машины. Можно впомнить и химию, и мороз. Еще можно вспомнить фанеру, под Парижем, спланировавшую мне ровно на стекло с крыши каравана. Все это можно впомнить, но не нужно. Объяснение одно: период такой. Ну что же, трещина была замечена в 8:30, а уже в 16:30 в зеленом подлеце красовалось новенькое блестящее стеклышко. Его замена, на паркинге посреди пустырей, оказалась веселым аттракционом для моей шарашки и трех соседних, а также для строителей, возводящих пятую шарашку, ибо им, как известно, сверху видно все.
Четверг прошел без особых происшествий. Ну, сопли. Правда, в шарашке предполагался визит бар из Парижа. В 10 они дожны были прилететь, до 12 совещаться, потом обедать в шато, до 3-х, потом еще совещаться, и, в 6 вечера, улететь назад в Париж. Первоначально встречать бар в аэропорту должна была я , потому что... у меня самая хорошая машина. Но если раньше мне не верили, что машина у меня каждый день ломается, то теперь мне не поверили, что она работает. Спорить я, конечно, не стала. Меж тем, в 10 выяснилось, что самолет еще не вылетел. Не вылетел он и в 11 и в 12. На меня поглядывали странно. Лучше бы моя машина сломалась, прочла я эти взгляды. Наконец, в 2 часа дня баре явились, их немедленно повезли в шато, а потом назад на самолет. От наблюдений за чужой шикарной жизнью мне никуда не деться.
В пятницу - сопли на месте, т.е. под носом - я успела сдать 2 проекта, обучиться какой-то новой хрени, в обед купить елку и засунуть ее в машину, вырваться со службы на час раньше, пройти техосмотр (с елкой, на яме - это наглость или так и надо?), явиться к зубному, выйти от зубного, встретить на вокзале парижскую деточку и прочесть новый номер "Двоеточия". А кое-кто увел - на техосмотре-то! - старый журнал "Elle", где перечисляются достоинства и недостатки Сего и Сарко, а также доказывается, что короткие широкие платья - полный бред, что, кажется, и доказательств-то никаких не требует.
А елку зовут Таней. Потому что Tannenbaum.
